Неточные совпадения
В начале ноября было особенно холодно. На реке появились забереги, и это значительно облегчило наше путешествие. Все притоки замерзли. Мы пользовались ими для сокращения пути и
к вечеру дошли до того места, где Дагды сливается с Нунгини. Отсюда, собственно, и
начинается река Нахтоху.
Китайцы в рыбной фанзе сказали правду. Только
к вечеру мы дошли до реки Санхобе. Тропа привела нас прямо
к небольшому поселку. В одной фанзе горел огонь. Сквозь тонкую бумагу в окне я услышал голос Н.А. Пальчевского и увидел его профиль. В такой поздний час он меня не ожидал. Г.И. Гранатман и А.И. Мерзляков находились в соседней фанзе. Узнав о нашем приходе, они тотчас прибежали.
Начались обоюдные расспросы. Я рассказывал им, что случилось с нами в дороге, а они мне говорили о том, как работали на Санхобе.
К вечеру мы дошли до того места, где две речки сливаются вместе, откуда, собственно, и
начинается Лефу [Ле-фу-хэ — река счастливой охоты.]. Здесь она шириной 6–8 м и имеет быстроту течения 120–140 м в минуту. Глубина реки неравномерная и колеблется от 30 до 60 см.
К вечеру засвежело, и
начался шторм.
При всех этих удобствах нам не трудно было привыкнуть
к новой жизни. Вслед за открытием
начались правильные занятия. Прогулка три раза в день, во всякую погоду.
Вечером в зале — мячик и беготня.
К вечеру, едва смерклось, как
началась агония. Сравнительно он умирал покойно и уже в полном сознании сказал жене...
А теперь, описав наше загадочное положение в продолжение этих восьми дней, когда мы еще ничего не знали, приступлю
к описанию последующих событий моей хроники и уже, так сказать, с знанием дела, в том виде, как всё это открылось и объяснилось теперь. Начну именно с восьмого дня после того воскресенья, то есть с понедельника
вечером, потому что, в сущности, с этого
вечера и
началась «новая история».
Уже накануне
вечером она была скучна. С тех пор как Петенька попросил у нее денег и разбудил в ней воспоминание о «проклятии», она вдруг впала в какое-то загадочное беспокойство, и ее неотступно начала преследовать мысль: а что, ежели прокляну? Узнавши утром, что в кабинете
началось объяснение, она обратилась
к Евпраксеюшке с просьбой...
Он не пошёл на поминки, но, придя домой, покаялся в этом, — было нестерпимо тошно на душе, и знакомые, прочитанные книги не могли отогнать этой угнетающей тоски. Кое-как промаявшись до
вечера, он пошёл
к Сухобаеву, застал его в палисаднике за чтением евангелия, и — сразу же
началась одна из тех забытых бесед, которые тревожили душу, будя в ней неразрешимые вопросы.
После этой дружеской беседы, которая кончилась только в полночь, Лаптев стал бывать у Ярцева почти каждый день. Его тянуло
к нему. Обыкновенно он приходил перед
вечером, ложился и ждал его прихода терпеливо, не ощущая ни малейшей скуки. Ярцев, вернувшись со службы и пообедав, садился за работу, но Лаптев задавал ему какой-нибудь вопрос,
начинался разговор, было уже не до работы, а в полночь приятели расставались, очень довольные друг другом.
Дни проводил я в этой тишине, в церковных сумерках, а в длинные
вечера играл на бильярде или ходил в театр на галерею в своей новой триковой паре, которую я купил себе на заработанные деньги. У Ажогиных уже
начались спектакли и концерты; декорации писал теперь один Редька. Он рассказывал мне содержание пьес и живых картин, какие ему приходилось видеть у Ажогиных, и я слушал его с завистью. Меня сильно тянуло на репетиции, но идти
к Ажогиным я не решался.
Так прошло рождество; разговелись;
начались святки; девки стали переряжаться, подблюдные песни пошли. А Насте стало еще горче, еще страшнее. «Пой с нами, пой», — приступают
к ней девушки; а она не только что своего голоса не взведет, да и чужих-то песен не слыхала бы. Барыня их была природная деревенская и любила девичьи песни послушать и сама иной раз подтянет им. На святках, по
вечерам, у нее девки собирались и певали.
Между тем Лиза лежала больная; вчера
вечером с нею
началась лихорадка, и из города ждали одного известного доктора, за которым чем свет послали нарочного. Все это окончательно расстроило Вельчанинова. Клавдия Петровна повела его
к больной.
Между тем весь день ходили, считали, хлопотали; беготня в доме
начиналась с пяти часов утра и постоянно слышалось «подай», «принеси», «сбегай», и прислуга обыкновенно
к вечеру уже выбивалась из сил.
К вечеру эскадра стала на якорь, и на следующее утро
началась перевозка десанта. В течение дня все войска были свезены, и часа в четыре отряд, наконец, двинулся
к назначенному месту, отстоявшему верстах в пятнадцати от пункта высадки. Дорога была неважная, и Ашанин порядочно-таки устал, шагая вместе с другими. Лошадей ни у кого не было. Только начальник отряда, полковник de Palanca, ехал впереди на маленьком конике, остальные офицеры шли пешком.
Каждый день под
вечер из конюшни выводились свежие лошади. Степан впрягал их в коляску и ехал
к садовой калитке. Из калитки выходила сияющая барыня, садилась в коляску, и
начиналась бешеная езда. Ни один день не был свободен от этой езды.
К несчастью Степана, на его долю не выпало ни одного дождливого
вечера, в который он мог бы не ехать.
Весь
вечер и всю ночь, не смыкая глаз до утра, распоряжался он на пожаре. Когда они с Хрящевым прискакали
к дальнему краю соснового заказника, переехав Волгу на пароме, огонь был еще за добрых три версты, но шел в их сторону.
Начался он на винокуренном заводе Зверева в послеобеденное время. Завод стоял без дела, и никто не мог сказать, где именно загорелось; но драть начало шибко в первые же минуты, и в два каких-нибудь часа остались одни головешки от обширного — правда, старого и деревянного — здания.
И как гигиенично и удобно давали такие спектакли! Некоторые шекспировские
вечера начинались в шесть и даже в половине шестого. И вообще для пятиактных драм и комедий держались правила начинать спектакли в половине седьмого. И
к десяти с небольшим кончали самую обширную шекспировскую хронику, и все отправлялись ужинать. Так когда-то давали спектакли в Париже в XVIII веке: начинали еще раньше,
к 5 часам пополудни, и кончали
к десяти.
Закрытие университета подняло сочувствие
к нему всего города. На Невском в залах Думы открылись целые курсы с самыми популярными профессорами.
Начались, тогда еще совсем внове, и литературные
вечера в публичных залах. В зале Пассажа, где и раньше уже состоялся знаменитый диспут Погодина с Костомаровым, читались лекции; а потом пошло увлечение любительскими спектаклями, в которых и я принимал участие.
Уже за несколько дней
началась подготовка
к вечеру. Мы все чистили миндаль для оршада, в зале и гостиной полотеры натирали воском наши крашеные (не паркетные) полы. Мама приезжала из города с пакетами фруктов и сластей. У всех много было дел и забот.
Начался для меня какой-то светлый, головокружительный, непрерывный праздник. Каждый раз, когда я
вечером прощался, они меня приглашали
к себе на завтра, и я совсем исчез из дому. Но теперь были праздники, а у нас дома смотрелось на это так: праздники — для удовольствий, в это время веселись вовсю. Зато будни — для труда, и тогда удовольствия только мешают и развлекают. А теперь были праздники.
4 января, в день моего рождения, был, по обыкновению, танцевальный
вечер у нас, — были и Конопацкие. 5 января — пост, и в гости нельзя. Шестое — последний день праздников — провел у Конопацких. Я их пригласил прийти весною
к нам в сад. Простились. И — трах! — как отрезано было ножом все наше общение.
Началось учение, — теперь в гости нельзя ходить; это слишком развлекает. Но в душе моей уж неотступно поселились три прелестных девических образа.
Вечер начался пением кукушки. Она лениво закукукала где-то далеко в роще и, прокукукав раз десять, умолкла. Тотчас же над нашими головами с резким писком пронеслись два кобчика. Запела затем контральто иволга, певица известная, серьезно занимающаяся. Мы прослушали ее с удовольствием и слушали бы долго, если бы не грачи, летевшие на ночевку… Вдали показалась черная туча, двинулась
к нам и с карканьем опустилась на рощу. Долго не умолкала эта туча.
К вечеру мы пришли
к станции Суятунь и стали биваком по восточную сторону от полотна. Пушки гремели теперь близко, слышен был свист снарядов. На север проходили санитарные поезда. В сумерках на юге замелькали вдали огоньки рвавшихся шрапнелей. С жутким, поднимающим чувством мы вглядывались в вспыхивавшие огоньки и думали: вот, теперь
начинается настоящее…
Новский и Карамышев согласились вполне с этим заключением.
Начался допрос свидетелей. Когда прислуживавшие
вечером княгине лакей и горничная показали, что оставили ее в номере с ее сиятельством княжной Маргаритой Дмитриевной, в уме Карамышева снова мелькнула мысль, что княжну также видели шедшей накануне по направлению
к кабинету, в котором нашли на другой день мертвой ее дядю.
В один майский
вечер того ж года, с которого
начался наш рассказ, садились в карету, поданную
к террасе гельметского господского дома, женщина зрелых лет, в амазонском платье, и за нею мужчина, лет под пятьдесят, с улыбающимся лицом, отмеченным шрамом на лбу.
Чтобы добыть и то и другое, Александр Васильевич задумал отправиться
к генералу Фермору и уговорить его помочь Бергу. Под
вечер, с двумя казаками и проводником, въехал он в дремучий лес, которым ему надо было пробраться до лагеря Фермора. В лесу царил мрак, так как небо было покрыто тучами. Вскоре
начался дождь. Всадники все более и более углублялись в чащу.
Причиной такой продолжительной своей болезни он был сам. Едва он начал приходить в сознание, как настойчивыми мыслями о прошлом ухудшал свое положение. Он приказал перевесить портрет княжны Лиды из кабинета в свою спальню и по целым дням лежал, вперив в него свои воспаленные глаза.
К вечеру происходил пароксизм и
начинался бред.
К вечеру, впрочем, лихорадочное состояние усилилось и
начался бред.
После взаимных приветствий оба друга уселись в кресла, закурили сигары и разговор
начался с разного рода светских злоб и перешел, конечно,
к последней интрижке князя, так оригинально окончившейся на
вечере у «волоокой» Доры, на котором присутствовал и Федор Карлович.
В четвертом часу
вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился
к Багратиону. Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не
начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения.
Теперь
начинается ближайшее время
к роковой ночи, —
вечер 26-го января.